В первой части статьи мы проанализировали триггеры революции, которая продолжается в Беларуси, и пришли к выводу о том, что острый системный кризис политического режима продолжает углубляться.
С одной стороны — бело-красно-белая национальная белорусская оппозиция во главе со Светланой Тихановской и с Координационным советом. С другой — поставленные Москвой красно-зелёные коллаборационисты: анти-белорусский узурпатор с его кликой про-интеграционно настроенных коррупционеров-«интернационалистов», репрессивный аппарат, в значительной степени укомплектованный мусульманами с Кавказа и из Средней Азии, колхозники «вертикали», пролетарии, маргиналы и деклассированные элементы.
Трудно себе представить какую-то общебелорусскую идею или мечту, которая могла бы как-то объединять, связывать эти две противоборствующие силы. Без этого крайне сложно найти отправную точку для переговоров. Если эскалация противостояния между оппозицией и властью продолжится, то система может пойти вразнос и погибнуть. Угроза властей применить оружие и запланированная оппозицией общенациональная политическая забастовка являются очередными шагами в этом направлении.
Мы также определили особенность Белорусской Революции как сочетание национально-демократической борьбы против узурпатора Лукашенко с анти-колониальными национально-освободительными устремлениями белорусов. В авангарде Революции — экипированные новыми цифровыми и политическими технологиями эпохи постмодерна женщины, молодежь, пенсионеры и другие социальные слои. Подчеркивалось, что успех Революции во многом зависит от солидарности всех этнических, религиозных и культурных групп граждан.
Теперь попробуем создать аналитическую рамку, которая поможет читателю самому на месте точнее оценить ситуацию и, быть может, увидеть стратегию Белорусской Революции под несколько иным углом.
Научные подходы революционера
1) В рамках школы Люттвака в стратегических исследованиях, революцию можно рассматривать как несколько конфликтов разных типов. При этом результат конфликта (выиграл/проиграл) и эффективность этого результата (удельный вес выигравших/проигравших) рассматривается как функция типа конфликта. По сути, это структурно-функциональный подход.
2) И революции, и типы конфликтов — феномены, которые с завидным постоянством повторяются в разные эпохи, в разных пространствах, в разных структурах и культурах. Поэтому использование компаративного подхода органично дополняет структурно-функциональный подход.
3) Наконец, необходимо использовать правило прецедента: результат конфликта (выиграл/проиграл) и эффективность этого результата (удельный вес выигравших/проигравших) в прошлом могут (могут — не значит должны) служить примером для действий в настоящем. Почему?
Потому что местные условия и временные рамки каждой революции, каждого конфликта — разные. Не следует результаты и выводы о прошлых революциях слепо экстраполировать на Белорусскую Революцию.
Аналитическая рамка для революции
Аналитическая рамка построена на данных четырех таблиц и комментариев автора к ним.
В таблицах приведены количественные и качественные показатели по разным типам конфликтов для всего мира, макро-регионов и стран за разные даты или временные интервалы.
Классификация того или иного конфликта вызывает в ряде случаев споры специалистов; некоторые конфликты не учтены. Например, нет единого мнения о природе смены власти в Украине в 2014 г.
Цветовая кодировка данных (зеленый цвет означает победу, а серый — поражение) введена автором для того, чтобы читателю было легче находить в таблице цифры или качественные характеристики, о которых говорится в тексте.
В этой части статьи мы разберем первую, более сложную таблицу.
В прошлом веке мы ищем себя
В таблице 1 результат и эффективность конфликтов разного типа рассматриваются как функция типа конфликта. Какое отношение данные за 1945-1964 годы имеют к революции в Беларуси в 2020-м?
Более прямое, чем кажется на первый взгляд.
Это был поздний модерн, на который пришелся апогей распада европейских колониальных империй. Поэтому очевидно, что большинство конфликтов в таблице 1 были проявлениями революций в странах Азии, Африки и Латинской Америки.
Чего не было в революциях позднего модерна из того, что есть сегодня в Белорусской Революции эпохи постмодерна?
Не было цифровых технологий, на которых сегодня базируются кибер-войны и пропагандистские войны. Точнее, такого типа конфликты были и тогда, но выглядели они совсем иначе.
Например, революционеры или сочувствующие революции перехватывали правительственные переговоры, которые обычно шифруются. Это деятельность из категории радиоэлектронной разведки (SIGINT — signalsintelligence).
Как и сегодня, средства пропаганды в те годы (печатные издания, листовки, радио, зарождавшееся телевидение) занимались распространением дезинформации. Восставшие могли захватить радиостанцию, выйти в эфир и обратиться к народу.
Таблица 1. Влияние типа конфликта на его результат и эффективность результата в 1945-1964 гг. Источник: Выполнено автором на основании данных в работах Эдварда Люттвака.
Само собой, социальные слои, участвовавшие в тех революциях и участвующие в этой революции, тоже сильно отличаются. Правда, тут поздний модерн и постмодерн имеют и общие черты: и тогда, и сейчас для образованных слоев, особенно студентов, профессионалов, интеллектуалов и в некоторых случаях офицеров характерна повышенная политическая активность.
Что было в тех далеких революциях и радикальных движениях из того, что есть сегодня в Белорусской Революции?
И те революции, и эта являются по своему характеру национально-демократическими и национально-освободительными. За исключение кибер-войн и пропагандистских войн, типы конфликтов и тогда, и сейчас — одни и те же.
Из всех 375 конфликтов, 324 (86%) приходится на внутренние (internal) и лишь 51 (14%) — на международные (international) конфликты (табл. 1).
Группа внутренних конфликтов включает 6 типов, а группа международных — 5 типов конфликтов. Обычно революция — это комбинация нескольких конфликтов. Они могут быть мирными, ненасильственным (отмечены в таблице кодом w-). В других задействовано (но не всегда применяется!) оружие (код w+). Одни типы конфликтов выражены в Белорусской Революции (код В+), а другие — нет (код В-).
Из группы внутренних конфликтов в Беларуси ярко полыхает тип конфликта (код В+), который является ненасильственным и не предполагает действий с оружием (код (w-)). Это конфликт гражданского неповиновения (civil disorder). В 1945-1964 годах на этот тип конфликта приходится 38% от численности внутренних конфликтов и 33% от численности всех конфликтов. Тогда это был самый большой по числу случаев тип конфликта.
Какой результат нужен революционным массам, участвующим в акциях гражданского неповиновения?
Только победа (won)! Потому что все половинчатые результаты, не говоря уже о поражении (lost), не приводят к достижению целей революции.
Согласно данным таблицы 1, конфликт гражданского неповиновения не был высокорезультативным. Он закончился победой с эффективностью 15%, а в 38% случаев обернулся поражением. В большинстве случаев (41%) протестующие не добились решительных результатов или результаты оказались половинчатыми.
Конфликт в форме мирного ненасильственного гражданского неповиновения был и пока остается ключевым проявлением Белорусской Революции. Он продолжается, ищет и находит новые формы, радикализируется. Но перспективы его динамики, а тем более результат и эффективность, пока не ясны.
Из 5 типов конфликтов в группе международных конфликтов в Белорусской Революции присутствуют аж 3 (код В+). Это скрытое вторжение (covert invasion), блокады и санкции (blockades & sanctions) и угрозы (threat).
В 1945-1964 годах эти три типа конфликтов случались нечасто: еще не пришло время глобализации. Тем не менее, удельный вес трех указанных конфликтов среди всех международных конфликтов уже в те годы составил 33%.
Несмотря на маскировку и конспирацию, признаки скрытого вторжения России в Беларусь с целью оказать давление на ход Революции многочисленны.
Например, в самом конце сентября — начале октября в Беларуси находились военнослужащие из состава двух подразделений Российской национальной гвардии. Это были визитеры с опытом операций на территории Украины. Официальный предлог — участие в военно-спортивных соревнованиях в Беларуси. А фактически — проведение серии тактических занятий с силами белорусского спецназа.
Еще пример скрытого вторжения. С началом Белорусской Революции такие элитные подразделения российской армии как ВДВ проводят учения в республике по принципу ротации. Это означает, что российская армия фактически постоянно находится на территории Беларуси и в любой момент может быть использована для подавления мирных протестов белорусов.
Иностранная держава, организующая скрытое вторжение с целью подавления революции, обычно посылает хорошо вооруженных (код w+) и подготовленных профессионалов: в военной форме, с опознавательными знаками или без них или переодетых в гражданское.
Согласно данным таблицы 1, конфликт скрытого вторжения был малорезультативным. Он закончился победой с эффективностью лишь 10%, а в 10% случаев обернулся поражением. В абсолютном большинстве случаев конфликт либо не завершился решительным результатом либо результат оказался половинчатыми.
Так было 50 или 70 лет тому назад. Тогда еще не было гибридных войн. Сегодня такие войны — в основе доктрины Герасимова. Они являются краеугольным камнем военной стратегии России.
Если «царь» Путин решит, что Белорусская Революция настолько подрывает связанность между государством-клиентом Беларусь и имперской Россией, что это 1) разрушает «союзное государство» 2) угрожает геоэкономике «серых» гешефтов Москвы в Беларуси и 3) может нарушить военный баланс между Россией и НАТО в Восточной Европе, то скрытое вторжение России в Беларусь наверняка перерастет в открытое вторжение.
В 1945-1964 годах конфликты типа блокад и санкций и типа угроз можно пересчитать по пальцам (табл. 1).
Санкции устанавливают правовой барьер для экономических, торговых и финансовых связей со страной, с организацией или индивидуумом.
При блокаде задействуют (но не обязательно применяют) военную силу, чтобы частично или полностью отрезать противника, повстанцев, партизан от снабжения, военных материалов и коммуникаций.
Т.е., санкции и блокада являются как бы соответственно «мягкой» и «жесткой» (задействуют оружие) формами одного типа конфликта. Иногда мягкая форма перерастает в жесткую. Этот тип конфликта имеет код w-+.
В таблице 1 данные приведены по блокадам; данные по санкциям отсутствуют. Как видим, в 1945-1964 годах ни одна из блокад не привела к победному результату (эффективность 0%). Классический пример — провал блокады («карантина») США против кубинской революции.
Насколько эффективными могут быть санкции, введенные коллективным Западом против узурпатора Лукашенко и его верхушки?
Реально не исповедующие никакой идеологии или религии и чуждые белорусскому патриотизму, эти деятели повязаны обогащением, коррупцией и преступлениями.
Попав под санкции, они и их семьи попали под пристальное вниманием служб юстиции многих зарубежных государств.
На практике это означает, что их репутация упала до нуля. Без репутации в глобальном обществе закрыты все двери. Сомнительно, что, скажем, барон Лихтенштейна Тимоти фон Ландскрон будет и дальше представлять за рубежом интересы узурпатора и его клики.
Но это еще не всё.
Теперь уже не важно, где находятся активы и недвижимость узурпатора и его приспешников — в офшорах, Гонконге, арабских странах, КНР или России. Даже если им удастся избежать суда за содеянное, покинуть Беларусь и воспользоваться наворованным, они до конца жизни останутся изгоями. Так в свое время случилось, например, с бежавшими в Аргентину нацистами. Поэтому введение персональных санкций ведет к раздраю в верхушке заваливаемого белорусами режима Лукашенко…
В 1945-1964 годах было только три случая, которые идут в таблице 1 как тип конфликта под названием угроза. Как и в предыдущем типе конфликта, задействование оружия в типе конфликта угроза трудно определить однозначно (код w-+). Угроза представляет собой скорее намерение использования силы, нежели ее реальное использование.
Два случая конфликта этого типа не привели к решительным результатам, а один случай завершился успехом. Иными словами, эффективность составила 33%.
Победой этот тип конфликта завершился в 1947 году в Румынии. Коммунисты заставили короля Михая признать контролируемый ими кабинет министров. Монарху пригрозили, что в случае отказа советские войска, окружившие дворец, применят оружие.
Данный случай может представлять некоторую ценность при проигрывании гипотетических ситуаций в развитии Белорусской Революции. Оружие не было применено, но монарх, который был отнюдь не трусом, подчинился угрозе радикалов. Почему?
Объяснение можно найти в рассуждениях Люттвака о логике отношений власти между клиентом империи и императором. Ее суть состоит в том, что клиента можно держать в узде только если периодически предпринимать против него карательные акции. Если таковые отсутствуют, то клиент перестает воспринимать всерьез мощь и могущество империи.
Теперь вернемся к нашему несчастному королю.
Решение монарха было основано на том, как он воспринимал советскую армию: «Если я не соглашусь, то советские военные возьмут дворец штурмом и убьют меня и всех остальных». Восприятие королем угрозы и его согласие подчиниться были основаны на том, что после оккупации Румынии советские военные неоднократно применяли оружие.
Можно сказать и несколько по-другому: угроза радикалов опиралась на восприятие мощи, сложившееся у граждан в результате периодического применения русскими военными в Румынии кинетической силы.
Участие военнослужащих, гвардейцев и сотрудников спецслужб из России в подавлении акций гражданского неповиновения в Беларуси — это не только жестокий «урок». Это внешняя угроза. Применение кинетической силы призвано сформировать у населения государства-клиента стойкое восприятие имперской России как источника «подавляющего могущества» и жестоких наказаний за неповиновение, которых можно, однако, избежать покорившись.
Александр Перепечко /naviny.by