Интерпретация Великой Отечественной войны уже стала элементом информационного воздействия на постсоветском пространстве. Как результат, тема войны и Победы превратилась в идеологическую матрицу, которую подстраивают под нужды авторитарных режимов в реализации внутренней и внешней политики. Особенно если речь идет о Беларуси и России.
Однако, несмотря на то, что и Минск, и Москва используют трактовку событий Великой Отечественной войны и тему Победы в конкретных политико-пропагандистских целях, между ними существует принципиальное смысловое различие. Именно отличие в смыслах и наполнениях, которое Александр Лукашенко назвал «приватизацией Победы», уже приводят к идеологической конфронтации.
После установления авторитарного режима Лукашенко в Беларуси, глорификация и повсеместное использование мифологии и символики, связанной с Великой Отечественной и Победой, стали главным аспектом внутренней идеологической политики белорусской власти. День Независимости Республики Беларусь был перенесен с 27 июля (принятие декларации о государственном суверенитете БССР) на 3 июля (освобождение Минска от немецко-фашистских войск), улицы Минска получили названия военно-советского характера, в вузах был введен специальный учебный курс по Великой Отечественной войне и т.д.
Все это должно было стать основой мобилизационной политики, скрепляющей электорат Лукашенко, которая бы способствовала полному вытеснению и маргинализации белорусского национального дискурса из общественного пространства. Культивирование «советского человека» и нивелирование национального стало основным направлением деятельности белорусской системы образования и госпропаганды. Эта политика в полной мере соответствовала задачам по внутренней стабилизации белорусской политической системы в Беларуси, которая обрисовывалась как сохраненное наследие СССР.
В России тема Великой Отечественной и Победы не входила в идеологический инструментарий вплоть до 2014г., когда война с Украиной и противостояние с Западом заставили Кремль взять на вооружение военную риторику и символику.
Однако, если в Беларуси «военно-победный» (победоносный) дискурс носил локальный местечковый характер и служил исключительно для внутреннего потребления, то в России он преобразовался в инструмент глобальной и имперской политики. Идеология «победоносия» в России связана не только с мобилизацией и авторитарной консолидацией российского общества, «борьбой с агрессивным Западом», но и является чуть ли не центральным элементом более широкой концепции, получившей название «русский мир». Для примера стоит упомянуть, что «георгиевская ленточка» стала главным символом для тех, кто причисляет себя к «русскому миру».
Поэтому можно говорить о том, что в России и за ее пределами уже сформировалось символическое, идейно-политическое и даже геополитическое триединство: Россия («русский мир»), Путин (вождь), Победа (превосходство). Это триединство, ориентированное только на Россию, не оставляет места для других, параллельных трактовок Победы и их использования для локальных целей соседними государствами в отрыве от «русского мира».
После такого идеологического сдвига, реприватизации темы Победы и риторики «победоносия», белорусский режим не только утратил возможность на внутреннее пользование Победы в целях конструирования госидеологии, но и столкнулся с серьезной идейной угрозой. Ведь военно-победный дискурс не только очерчивает образ нового лидера в лице Путина, но и отрицает сам постулат национального, государственного суверенитета, который сформировался в силу поражения в холодной войне.
Угроза для Лукашенко еще и в том, что Путин выглядит сильнее его, агрессивнее, и это нравится белорусам, тяготеющим к волевому лидеру и к стране, которой боятся. Поэтому советскость Путина становится привлекательной для белоруса — ведь у того на параде танки, пушки и ракеты, а у Лукашенко — трактора и унитазы. Российский лидер стремится восстановить величие державы, а Лукашенко — только сохранить свою власть. -Лукашенко ничего не может предложить населению, кроме некой иллюзорной стабильности, Путин же предлагает новые и грандиозные победы. Жить плохо и терпеть ради «стабильности» не так приятно и героически, как ради Победы. И, судя по всему, этих мифических побед наше население хочет больше, чем собственной страны.
Вместе с тем белорусская власть не в состоянии ничего противопоставить российскому влиянию, а также чем-то заместить тематику Великой Отечественной войны — это требует полной реструктуризации идеологической парадигмы. Единственной же альтернативой может быть только национальный дискурс и национальное возрождение.
В свою очередь тенденции, получившие название «белорусизации», имеют лишь иллюзорный характер. Единичные, разовые, локальные действия национально-ориентированного сообщества Беларуси не могут изменить идейно-информационного пространства в Беларуси, т.к. этому сопротивляется и сама власть. Поэтому в своем большинстве белорусы находятся вне этого процесса, белорускость в их сознании полностью отсутствует, а интенсивность «руссизирования» только возрастает. Руссизация через «победоносие» не только продолжает сохранять в нашем населении homo soveticus, но и формирует человека, ориентированного в своем прошлом и будущем на Россию и чуждого своей собственной стране.
Павел Усов