Цэнтр Палітычнага Аналізу і Прагнозу

Суверенитет в путинском прочтении: между имперским миссионизмом и идеологией чучхе

 

Putin-2-660x495Ежегодное послание Владимира Путина Федеральному Собранию вполне может быть рассмотрено как программный документ современной российской идеологии, результатом реализации которой станет полная международная изоляция страны. Милитаристкая риторика в сочетании с элементами консервативной риторики о «здоровой нации» и «здоровой семье», «традиционных ценностях» как приоритетах не оставляет сомнений о выборе в пользу тоталитарного вектора развития.

Из путинской риторики выходит, что Россия окружена кольцом врагов, стремящихся посягнуть на ее суверенитет, который для ряда европейских стран, забывших о национальной гордости, является роскошью. Так обстоят дела в путинской реальности. В настоящих международных реалиях все совсем наоборот.

Во-первых, вокруг России никто железного занавеса не строит. Россия сама строит железный занавес, стремясь отгородиться от влияния Запада (тут напрашивается советское словосочетание «тлетворного влияния») как в экономическом, так и в культурном плане. Однако в современном мире делать это все труднее: процессы глобализации, как экономической, так и культурной являются закономерными процессами и они будут иметь место и в дальнейшем, вне зависимости от желания Путина им противостоять. Пытаясь противостоять им, Путин отрывает Россию от тех связей с Европой, которые так необходимы для модернизации и внедрения инноваций в России. Разворот же в сторону Китая не будет способствовать модернизации. Сотрудничество с Китаем в сфере внедрения инноваций просто невозможно, поскольку у Китая своих собственных технологий и разработок нет. Все новейшие технологии, которые использует Китай — продукты западной цивилизации.

Во-вторых, на суверенитет России никто и не посягает и уж, тем более, никто не ставит под сомнение территориальную целостность страны. Так же как и ни у кого нет интереса в том, чтобы возобновлять гонку вооружений и меряться с Россией «военным превосходством». Риторика экономического роста в западном мире уже давно сменила милитаристкую риторику.

Складывается впечатление, что наилучшим образом объяснить понимание суверенитета Путиным может северокорейская идеология чучхе, предполагающая строительство государства на основе принципов автаркии и изоляционизма, что во многом соотносится также со сталинизмом. Однако, проблема в том, что в современном мире государство, которое стремится быть лидером, не может быть оторвано от внешнего мира. Безусловно, некоторые наблюдатели и акторы, причем не только в России, оценивают процессы глобализации и региональной интеграции как угрозу для суверенитета или даже как потерю суверенитета. Тут можно припомнить, например, евроскептиков, выступающих против углубления процессов интеграции в Европе.

Но является ли суверенитет для европейских стран-членов ЕС роскошью? Если Польша вступив в Евросоюз, «передала» часть национальных полномочий в принятии решений наднациональным структурам, это не означает, что она потеряла свой суверенитет. Появление новых обязательств в сфере межгосударственного сотрудничества и взаимодейтсвия с наднациональными институтами не предполагает лишения страны-члена ЕС суверенитета. Если рассуждать в путинской парадигме, то единственная страна, обладающая всей полнотой суверенитета в современном мире – это Северная Корея со своей идеологией чучхе, которая, похоже, и является образцом для подражания.

Здесь появляется любопытный вопрос: не лишится ли Россия суверенитета, пытаясь реализовать интеграционный проект на евразийском пространстве? В этом вопросе логика Путина начинает работать иначе. Если в случае с Евросоюзом, Путин опасается за суверенитет России, так как Европе он не может диктовать свои правила игры, то, в случае с Евразийским союзом, напротив, посягательства на суверенитет России нет. Ничего удивительного. Евразийский союз для Путина представляет собой попытку реализовать геополитические амбиции, т.е. построить такую структуру, при которой Россия будет «старшим братом», а не «младшим партнером». И не важно, что в этом случае Россия сама посягает на суверенитет соседних стран.

Европейская интеграция, в отличие от «интеграции» евразийской, была добровольным процессом: странам, которые не являлись членами ЕС, вступление туда казалось привлекательным. Путин не учел, что Россия в качестве «мотора» интеграции не выглядит привлекательной ни в экономическом, ни в политическом, ни в культурном плане. Язык силы, hard power, непонимание закономерных процессов, идущих в современном мире, приводит к тому, что Путин все больше изолюрует Россию от Европы, обрывая те связи, которые могли бы быть полезными для России, послужили бы толчком к модернизации, проведению структурных реформ. Европа, безусловно, заставляет развиваться, меняться к лучшему, поэтому, если уж выбирать, то лучше быть младшим партнером Европы, чем страной, живущей в изоляции.

Однако, у Путина на сей счет другая точка зрения. Опираясь на «традиционные ценности, переданные предками», такие как империализм с сочетании с родоплеменным сознанием и неприятием правового мышления, Россия, по-мнению Путина, сохранит и укрепит свой суверенитет. Путин открыто оперирует риторикой миссионизма, символическим воплощением которого является аннексия Крыма, имеющего «огромное цивилизационное и сакральное значение». Таким образом, Путин дает понять, что Крым может быть только началом выполнения миссии – собирания «русских земель».

Очевидно, что подобная риторика абсолютна несовместима с реалиями XXI века. Миссионизм не только не приведет к созданию сильного государства, но, напротив, будет способствовать его распаду. Защищая суверенитет России от мнимых внешних угроз, и, при этом, нарушая суверенитет соседних государств, Путин дистабилизирует обстановку в регионе, ламает нормы международного права. Соответственно, он подвергает суверенитет и территариальную целостность России огромному риску: не стоит забывать, что, к примеру, для террористической организации «Исламское государство», таким сакральным местом, каким по оценке Путина являтся Крым для России, может стать Чечня. Следовательно, представителям российской власти следовало бы задуматься, как бы присоединение территории, где, опять же, с их точки зрения, начиналась российская государственность, не стало бы началом конца этой государственности.

Ольга Лавриненко